Планета школ

 — Василий Иваныч, белого привезли!
— Сколько ящиков?

Штирлиц с женой шел по улице.
Вдруг раздался выстрел. Жена упала.
Штирлиц насторожился.

Ровно месяц назад отшумело празднование 210-летия Пушкина. Позади — торжественные речи, возложение венков к подножию памятников поэту по всей России и за ее пределами, обильное цитирование бессмертных строк Александра Сергеевича в бесчисленных статьях, публикациях, выступлениях... Словом, должное памяти великого человека воздали сполна. Ну а теперь — может быть, самое время резко сменить ракурс и посмотреть на феномен Пушкина под другим углом зрения? Что если стереть глянец с привычного образа «классика» из школьных хрестоматий и увидеть этот самый образ в новом свете — анекдота, прикола, стёба!.. Кому-кому, а Пушкину подобный стёб не страшен: сам был великим «приколистом»!

О странностях любви

«...Никанор Иванович совершенно не знал произведений поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз произносил фразы вроде: «А за квартиру Пушкин платить будет?» или «Лампочку на лестнице, стало быть, Пушкин вывинтил?»...

Очень интересный феномен подметил Булгаков, описывая своего жулика-управдома. Действительно, почему не Гоголь, не Лермонтов или Тургенев первым делом приходят на ум в подобных случаях обывателю, который «прекрасно знает поэта Пушкина», но при этом, скорее всего, никогда его не читал? Пожалуй, не будет преувеличением утверждать: при всей неисчерпаемости и бесконечной многогранности явления по имени «Пушкин» присутствует в нем еще и такая, совсем уж заземленная, грань: в повседневном, житейском, обывательском сознании великий русский поэт издавна существует как некий... скажем так, «литературный Чапаев». Такова уж оборотная сторона огромной, безмерной «первой любви России». Причем, надо сказать, Булгаков, отразивший в «Мастере и Маргарите» этот любопытнейший феномен, не был первооткрывателем. Как не вспомнить неувядаемое хлестаковское «с Пушкиным на дружеской ноге»: «- Ну что, брат Пушкин? — Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все...». А уж рассказ Даниила Хармса «Пушкин и Гоголь» откровенно представляет собой не что иное как анекдот в чистом виде...

Итак, — Пушкин как герой анекдотов? Да, непривычно, у кого-то может даже вызвать легкий шок... Но с другой стороны — ведь иначе и быть не могло! Не могла столь харизматическая, по модному ныне выражению, личность, как Пушкин, не породить анекдотов о себе. Здесь надо учитывать, во-первых, неизбывное любопытство «толпы» к частной жизни великих. А во-вторых — колоссальную притягательность и ни с чем не сравнимое обаяние личности именно этого человека: «Пушкин — наше всё»! А все яркое, выходящее за рамки обыденности, как правило, трансформируется в сознании обычных людей именно в этот общедоступный жанр — жанр анекдота...

Дней минувших анекдоты

«...И дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней хранил он в памяти своей». Речь, как мы знаем, здесь идет об Онегине. Однако и сам автор, надо сказать, питал к «дней минувших анекдотам» пристрастие не меньшее, чем его герой. И, скорее всего, ясно сознавал, что и ему самому предстоит дать пищу множеству легенд: близкие к истине, полуправдивые или вовсе анекдотичные, они складывались вокруг Пушкина еще при жизни.

«И в голос все решили так, что он опаснейший чудак»... Как, должно быть, хорошо знакомы были сплетни, подобные этим пересудам о Евгении, самому Александру Сергеевичу!

«Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Все да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас».

В самом деле, что это как не анекдот? А ведь Онегин, который вызывает такое жгучее любопытство у соседей по деревне и о котором они с таким наслаждением сплетничают, не был знаменитейшим поэтом России, как его создатель.

Пушкин, каким мы его знаем по отзывам современников, был не только умнейшим, но и остроумнейшим человеком своей эпохи. А это значит — умел посмеяться в первую очередь над собой. Разве не логично предположить, что он, хорошо сознавая свое значение для России, предвидел будущие толки вокруг своего имени и сам положил начало многим из анекдотов о себе?..

Но здесь надо сделать оговорку. Дело в том, что слово «анекдот» на протяжении многих столетий имело иное значение, нежели то, которое мы вкладываем в него сегодня. Если для нас привычно определение анекдота как юмористического жанра фольклора, то в прежние века под этим словом понимали яркие эпизоды истории, запоминающиеся случаи, изречения, высказывания, поступки, в которых по-настоящему, порой весьма неожиданно, раскрываются известные личности. И такие анекдоты, согласитесь, помимо того, что часто представляют собой ценнейший исторический материал, еще и просто очень интересны.

Среди многочисленных дошедших до нас анекдотов о Пушкине сегодня нелегко отделить шутки и остроты, приписываемые поэту, от действительно ему принадлежащих. И все же многие из них, повторяющиеся в сборниках, составленных разными исследователями, можно без сомнений счесть подлинными. А заодно — еще раз убедиться в высшей правоте и мудрой прозорливости гения:

«Толпа жадно читает исповеди, записки... потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе...».

Итак, Пушкин: мальчик, юнец, лицеист, приколист, поэт в зените славы, превозносимый публикой и запутавшийся в долгах, любимец всей России и опальный вольнодумец, высланный из столиц, герой обывательских анекдотов и неистощимый в фантазии их же творец...

«Числюсь по России...»

Известный русский писатель Иван Иванович Дмитриев однажды посетил дом родителей Пушкина, когда тот был еще ребенком. Подшучивая над оригинальным типом лица мальчика и его кудрявыми волосами, Дмитриев сказал:
— Каков арапчик!
В ответ на это десятилетний внук Ганнибала вдруг отрезал:
— Да зато не рябчик!

Можно себе представить удивление и смущение присутствующих, когда они поняли, что мальчик подшутил над физиономией Дмитриева, обезображенной рябинами.

* * *

Когда Пушкин учился в Царскосельском лицее, одному из его товарищей, вовсе не имевшему поэтического дара, было задано написать стихи на тему восхода солнца. Он сочинил семистопный стих:

«От запада встает великолепный царь природы...»

Далее стихотворение не подвигалось. Мученик-стихотворец обратился к Пушкину с просьбой написать ему еще хоть одну строку. Юный поэт, не раздумывая, приписал под первым стихом:

«Не знают — спать иль нет? — смущенные народы».

* * *

В лицее однажды на уроке алгебры у профессора Карцева Пушкин по обыкновению уселся на задней парте, чтобы удобнее ему было писать стихи. Вдруг Карцев вызывает его к доске. Пушкин очнулся, как ото сна, идет к доске, берет мел и начинает писать формулы. Профессор смотрит и молчит, только тихо про себя посмеивается.
— Что же у вас вышло, — спрашивает он наконец, — чему равняется икс?
Пушкин стоит и сам смеется:
— Нулю, — говорит он.
— Хорошо, — заметил Карцев, — у вас, Пушкин, по моему предмету все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи!

* * *

Однажды лицеисты задумали удрать в Петербург погулять. Попросились у гувернера Трико. Тот не пускает, заявив при этом, что будет следить за ними.

Пушкин махнул рукой на это и вместе с Кюхельбекером удрал в Питер. За ними последовал и Трико.

Подъезжает Александр Сергеевич первым к заставе.
— Фамилия? — спрашивает заставный.
— Александр Однако! — отвечает поэт.
Заставный записывает фамилию и пропускает едущего.
За Пушкиным подкатывает Кюхельбекер.
— Фамилия? — спрашивает опять заставный.
— Григорий Двако! — отвечает товарищ Пушкина, придумавшего эту остроумную комбинацию.

Заставный с сомнением качает головой, но все же пропускает и этого: мало ли какие диковинные фамилии бывают нынче у иностранцев.

Подъезжает наконец гувернер.
— Ваша фамилия? — окликает его страж заставы.
— Шарль Трико!
— Ну, врешь! — теряет терпение заставный, — здесь что-то недоброе, не иначе заговор! Шалишь, брат, ступай в караулку!

Бедняга Трико просидел целые сутки под арестом при заставе, а Пушкин с товарищем в свое удовольствие покутили в столице.

* * *

В 1820-х годах, как известно, Пушкин проживал в Одессе. Здесь он был принят в доме известного в то время негоцианта англичанина Тома.

Однажды был объявлен грандиозный маскарад. За самую оригинальную и остроумную маску был обещан первый приз. Любители маскарадов и призов заволновались и стали усиленно «шевелить мозгами», чтобы поразить своим костюмом.

Было волнение и в семействе мистера Тома, так как хозяин тоже хотел блеснуть. Он попросил совета у Пушкина. И тот дал ему идею...

Наступил вечер маскарада. Было много «фей», «турчанок» и прочих шаблонных костюмов. Но вот в зал вошла необычная маска.

Она изображала большую книгу, на корешке которой золотыми буквами было написано:
«Том 1-й»!

Все были поражены, — и англичанин Том, последовавший совету Пушкина, действительно был на маскараде первым и получил приз.

* * *

Однажды в приятельской беседе один знакомый Пушкину офицер, некий Кондыба, спросил:
— Скажи, Пушкин, рифму на рак и рыба.
— Дурак Кондыба, — ответил поэт.
— Нет, не то, — сконфузился офицер, — ну а рыба и рак?
— Кондыба дурак, — подтвердил Пушкин.

* * *

В Екатеринославе к Пушкину, жившему в непривлекательной избушке на краю города, явились однажды два нежданных и непрошеных посетителя. Это были местный педагог и помещик, горячие поклонники поэта, желавшие во что бы то ни стало увидеть Пушкина «собственными глазами».

Тот в это время завтракал и вышел к гостям, жуя булку с икрой и держа в руке недопитый стакан красного вина.
— Что вам угодно? — досадливо спросил поэт.
— Извините, Александр Сергеевич... Но мы пришли посмотреть на великого писателя.
— Ну значит, вы теперь видели великого писателя. До свидания, господа!

* * *

Однажды у Пушкина была сильная надобность в деньгах, а скорого получения их не предвиделось. В эти неприятные минуты является какой-то немец-сапожник и энергично требует свидания с Пушкиным. Раздосадованный поэт выходит и очень резко спрашивает, что ему нужно.
— Я к вам, господин Пушкин, пришел за вашим товаром, — ответил немец.
— Что такое? — с недоумением переспросил поэт.
— Вы пишете стихи. Я пришел покупать у вас четыре слова из ваших стихов; я делаю ваксу и хочу на ярлыке печатать четыре слова, очень хорошие слова: «Яснее дня, темнее ночи». За это я вам дам, господин сочинитель, 50 рублей. Вы согласны?

Нетрудно догадаться, что Пушкин не заставил себя упрашивать, и довольный немец ушел заказывать ярлыки для своей ваксы...

* * *

Как-то Пушкин письменно обратился к издателю одного журнала, в котором он сотрудничал, с просьбой выдать ему причитающийся гонорар. Редакция ответила запросом, когда ему удобнее получить деньги: в понедельник или во вторник, и желает ли он получить все двести рублей сразу или сначала только сто. Поэт ответил лаконичной запиской:

«Понедельник лучше вторника, а двести лучше ста».

* * *

Некая дама настойчиво выспрашивала Александра Сергеевича, кто были его предки.
— Говорят, господин Пушкин, вы имеете в своих жилах кровь негра?
— Разумеется, — ответил поэт.
— Это ваш дед был негром?
— Нет, он уже им не был.
— Значит, это был ваш прадед?
— Да.
— Так это он был негром... да, да... но в таком случае, кто же был его отец?
— Обезьяна, сударыня, — отрезал наконец Александр Сергеевич.

* * *

Казанская девица А. Наумова занималась писанием стихов. К приезду в Казань Пушкина она переписала их в объемистую тетрадь, озаглавив ее: «Уединенная муза закамских берегов», — и преподнесла поэту для прочтения, прося его «вписать что-нибудь».

Пушкин бегло просмотрел рукопись и под заголовком быстро написал:

«Ищи с умом союза, но не пиши стихов».

* * *

Кто-то утешал Пушкина в постигших его неприятностях, говоря, что несчастье — отличная школа.
— Счастие, — возразил Пушкин, — еще лучший университет!

* * *

Как-то на Невском проспекте Пушкин увидел молодого человека в мундире Царскосельского лицея. Поэт подошел к нему и спросил:
— Вы, вероятно, только что выпущены из лицея?
— Да, только что выпущен, с прикомандированием к гвардейскому полку. А вы тоже воспитывались в нашем лицее?
— Да.
— А позвольте спросить, где вы теперь служите?
— Я числюсь по России, — ответил Пушкин.